Всеволод Михайлович Гаршин
Vsevolod Mikhailovich Garshin
ЧЕТЫРЕ ДНЯ
FOUR DAYS
Translated from the Russian by BERNARD ISAACS
Я помню, как мы бежали по лесу, как жужжали пули, как падали отрываемые ими ветки, как мы продирались сквозь кусты боярышника.
I remember running through the woods, forcing our way through the hawthorn bushes, while the bullets whizzed around us, snapping off branches.
Выстрелы стали чаще.
The shooting became heavier.
Сквозь опушку показалось что-то красное, мелькавшее там и сям.
Red flashes spurted here and there on the edge of the wood.
Сидоров, молоденький солдатик первой роты
Sidorov, a young soldier of Company One
(«как он попал в нашу цепь?» – мелькнуло у меня в голове),
("What is he doing in our skirmish line?" I found myself wondering),
вдруг присел к земле и молча оглянулся на меня большими испуганными глазами.
suddenly slumped down on the ground and looked back at me in silence with great frightened eyes.
Изо рта у него текла струя крови.
Blood trickled from his mouth.
Да, я это хорошо помню.
Yes, I remember that clearly.
Я помню также, как уже почти на опушке, в густых кустах, я увидел… его.
I also remember how, in the dense undergrowth, within almost a stone's throw from the edge of the wood, I first saw him. ...
Он был огромный толстый турок,
He was a huge fat Turk,
но я бежал прямо на него, хотя я слаб и худ.
but I went straight for him, weak and thin though I was.
Что-то хлопнуло, что-то, как мне показалось, огромное пролетело мимо;
There was a report, and something flew past me, something enormous, it seemed to me;
в ушах зазвенело.
there was a ringing in my ears.
«Это он в меня выстрелил», – подумал я.
"He is shooting at me," came the thought.
А он с воплем ужаса прижался спиною к густому кусту боярышника.
With a scream of terror he recoiled against a thick hawthorn bush.
Можно было обойти куст, но от страха он не помнил ничего и лез на колючие ветви.
He could have gone round it, but in his fear he did not know what he was doing and flung himself upon the prickly branches.
Одним ударом я вышиб у него ружьё, другим воткнул куда-то свой штык.
I struck out, and knocked the rifle out of his hands, then struck again and felt my bayonet sinking into something soft.
Что-то не то зарычало, не то застонало.
There was a queer sound, something between a snarl and a groan.
Потом я побежал дальше.
Then I ran on.
Наши кричали «ура!», падали, стреляли.
Our men were shouting "hurrah!", dropping, shooting.
Помню, и я сделал несколько выстрелов, уже выйдя из лесу, на поляне.
I remember firing several shots after I had come out of the woods into a clearing.
Вдруг «ура» раздалось громче, и мы сразу двинулись вперёд.
Suddenly the cheers sounded louder and we all moved forward again.
То есть не мы, а наши, потому что я остался.
I should have said "our men" instead of "we," because I was left behind.
Мне это показалось странным.
I thought it rather odd.
Ещё страннее было то, что вдруг всё исчезло;
Still more odd was it when all of a sudden everything disappeared,
все крики и выстрелы смолкли.
and all the shouting and the shooting were silenced.
Я не слышал ничего, а видел только что-то синее;
I heard nothing, and saw only a patch of blue;
должно быть, это было небо.
it must have been the sky.
Потом и оно исчезло.
Then that went too.
Я никогда не находился в таком странном положении.
I have never been in such a queer position before.
Я лежу, кажется, на животе и вижу перед собою только маленький кусочек земли.
I am lying, I believe, on my stomach, and see nothing in front of me but a small patch of earth.
Несколько травинок, муравей, ползущий с одной из них вниз головою, какие-то кусочки сора от прошлогодней травы – вот весь мой мир.
A few blades of grass, an ant, its head lowered, crawling along with one of them, bits of rubbish from last year's grass – that is my whole world.
И вижу я его только одним глазом,
And I see it with only one eye,
потому что другой зажат чем-то твёрдым, должно быть веткою, на которую опирается моя голова.
as the other one is pressed hard up against something – no doubt the branch on which my head is resting.
Мне ужасно неловко, и я хочу, но решительно не понимаю, почему не могу, шевельнуться.
I am terribly uncomfortable, and want to shift my position, and simply can't understand why I am not able to do so.
Так проходит время.
Time passes.
Я слышу треск кузнечиков, жужжание пчелы.
I hear the chirr of grasshoppers, the hum of bees.
Больше нет ничего.
Not a sound more.
Наконец я делаю усилие, освобождаю правую руку из-под себя
At last, with an effort, I disengage my right arm from under my body,
и, упираясь обеими руками о землю, хочу встать на колени.
and pushing away from the ground with both hands, I make an effort to get up on my knees.
Что-то острое и быстрое, как молния, пронизывает всё моё тело от колен к груди и голове, и я снова падаю.
A pain, intense and swift as lightning, shoots through my whole body from knees to chest and head, and I fall back.
Опять мрак, опять ничего нет.
Again darkness, a void.
* * *
* * *
Я проснулся.
I wake up.
Почему я вижу звёзды, которые так ярко светятся на чёрно-синем болгарском небе?
Why do I see the stars shining so brightly in the blue-black Bulgarian sky?
Разве я не в палатке?
Am I not in my tent?
Зачем я вылез из неё?
What made me crawl out of it?
Я делаю движение и ощущаю мучительную боль в ногах.
I make a movement and feel an excruciating pain in the legs.
Да, я ранен в бою.
Yes, I have been wounded.
Опасно или нет?
Is it dangerous or not?
Я хватаюсь за ноги там, где болит. И правая и левая ноги покрылись заскорузлой кровью.
Both my right and left legs are clotted with blood.
Когда я трогаю их руками, боль ещё сильнее.
When I touch them the pain gets worse.
Боль, как зубная: постоянная, тянущая за душу.
It's like a toothache – a continuous gnawing pain.
В ушах звон, голова отяжелела.
There is a ringing in my ears, and my head is weighted with lead.
Смутно понимаю я, что ранен в обе ноги.
Dimly I realize that I have been hit in both legs.
Что ж это такое?
What's the matter?
Отчего меня не подняли?
Why didn't they pick me up?
Неужели турки разбили нас?
Have the Turks beaten us?
Я начинаю припоминать бывшее со мной, сначала смутно, потом яснее,
I begin to recollect what happened to me, at first vaguely, then ever more clearly,
и прихожу к заключению, что мы вовсе не разбиты.
and come to the conclusion that we have not been beaten at all.
Потому что я упал
Because I dropped
(этого, впрочем, я не помню,
(I do not actually remember that,
но помню, как все побежали вперёд, а я не мог бежать,
but I do remember everyone running forward while I wasn't able to,
и у меня осталось только что-то синее перед глазами)
and being left behind with something blue before my eyes)
– и упал на полянке, наверху холма.
– I dropped in the clearing, just on top of the mound.
На эту полянку нам показывал наш маленький батальонный.
Our little battalion commander had pointed out that clearing to us.
«Ребята, мы будем там!» – закричал он нам своим звонким голосом.
"Make for that, boys!" he had cried in his ringing voice.
И мы были там: значит, мы не разбиты…
And we had made it, so we could not have been defeated.
Почему же меня не подобрали?
Then why hadn't they picked me up?
Ведь здесь, на поляне, открытое место, всё видно.
It was an open spot here, they could not have missed me.
Ведь, наверное, не я один лежу здесь.
Besides, I probably wasn't the only one lying-there.
Они стреляли так часто.
They had been shooting so rapidly,
Нужно повернуть голову и посмотреть.
I must turn my head and have a look.
Теперь это сделать удобнее,
I can do that more comfortably now,
потому что ещё тогда, когда я, очнувшись, видел травку и муравья, ползущего вниз головою,
because when I had come to myself that time and seen the ant with the blade of grass crawling along head downwards,
я, пытаясь подняться, упал не в прежнее положение, а повернулся на спину.
I had tried to get up and had dropped again not in my former position but on my back.
Оттого-то мне и видны эти звёзды.
That's why I can see the stars.
Я приподнимаюсь и сажусь.
I raise myself and sit up.
Это делается трудно, когда обе ноги перебиты.
It's a hard thing to do with both my legs crippled.
Несколько раз приходится отчаиваться;
I had almost given it up in despair,
наконец со слезами на глазах, выступившими от боли, я сажусь.
but managed it at last with tears of pain springing to my eyes.
Надо мною – клочок чёрно-синего неба, на котором горит большая звезда и несколько маленьких,
Overhead is a bit of blue-black sky with a big star and several small ones shining in it
вокруг что-то тёмное, высокое.
surrounded by something dark and tall.
Это – кусты.
It's the bushes.
Я в кустах: меня не нашли!
I'm in the undergrowth – they have overlooked me!
Я чувствую, как шевелятся корни волос на моей голове.
I can feel the roots of my hair crawling on my head.
Однако как это я очутился в кустах, когда они выстрелили в меня на полянке?
But what could I be doing in the undergrowth when I was wounded in the clearing?
Должно быть, раненный, я переполз сюда, не помня себя от боли.
I must have crawled over here dazed with pain.
Странно только, что теперь я не могу пошевельнуться,
The odd part about it is I cannot stir a limb now,
а тогда сумел дотащиться до этих кустов.
while before I had been able to drag myself over to these bushes.
А быть может, у меня тогда была только одна рана и другая пуля доконала меня уже здесь.
Perhaps I had been hit only once then, and the second bullet had got me here.
Бледные розоватые пятна заходили вокруг меня.
Faint pink circles began to swim before my eyes.
Большая звезда побледнела, несколько маленьких исчезли.
The big star faded and some of the smaller ones vanished.
Это всходит луна.
It was the moon rising.
Как хорошо теперь дома!..
How good it was at home now!
Какие-то странные звуки доходят до меня…
Strange sounds reach my ears.
Как будто бы кто-то стонет.
It's like someone moaning.
Да, это – стон.
Yes, it's a moan.
Лежит ли около меня какой-нибудь такой же забытый, с перебитыми ногами или с пулей в животе?
Is it someone else lying next to me overlooked, someone with crippled legs or a bullet in his stomach?
Нет, стоны так близко, а около меня, кажется, никого нет…
No, the moans sound so near, but there doesn't seem to be anyone near me. …
Боже мой, да ведь это – я сам!
My God, why it's me myself!
Тихие, жалобные стоны;
Low piteous moans;
неужели мне в самом деле так больно?
is the pain really as bad as that?
Должно быть.
It must be.
Только я не понимаю этой боли, потому что у меня в голове туман, свинец.
Only I do not realize it, my head is so leaden and clouded.
Лучше лечь и уснуть, спать, спать…
I had better lie down again and go to sleep – to sleep, sleep. …
Только проснусь ли я когда-нибудь?
Would I ever wake up, though?
Это всё равно.
Who cares.
В ту минуту, когда я собираюсь ложиться,
Just as I am preparing to lie down
широкая бледная полоса лунного света ясно озаряет место, где я лежу,
a broad pale strip of moonlight clearly illumines the place where I am lying,
и я вижу что-то тёмное и большое, лежащее шагах в пяти от меня.
and I see something dark and big lying within five paces of me.
Кое-где на нём видны блики от лунного света.
The moon picks out bright spots on it here and there.
Это пуговицы или амуниция.
These are buttons or accoutrement.
Это – труп или раненый.
It's a dead body or a wounded man.
Всё равно, я лягу…
I don't care what it is – I'm going to lie down. …
Нет, не может быть!
No, it cannot be!
Наши не ушли.
Our men could not have retreated.
Они здесь, они выбили турок и остались на этой позиции.
They are here, they have driven back the Turks and are holding these positions.
Отчего же нет ни говора, ни треска костров?
Then why is there no murmur of talk, no crackle of camp-fires?
Да ведь я от слабости ничего не слышу.
It must be that I am too weak to hear anything.
Они, наверное, здесь.
They must be here, I am sure.
«Помогите!.. Помогите!»
"Help! Help!"
Дикие, безумные хриплые вопли вырываются из моей груди, и нет на них ответа.
Wild, hoarse, frantic cries burst from my throat, but remain unanswered.
Громко разносятся они в ночном воздухе.
They resound loudly in the night air.
Всё остальное молчит.
All else is silence.
Только сверчки трещат по-прежнему неугомонно.
Only the grasshoppers keep up their ceaseless chirp.
Луна жалобно смотрит на меня круглым лицом.
The round face of the moon looks down on me sorrowfully.
Если бы он был раненый, он очнулся бы от такого крика.
If he were wounded he would have come to from such a cry.
Это труп. Наш или турок?
It is a corpse. One of ours or a Turk?
Ах, боже мой! Будто не всё равно!
Ah, my God! What difference does it make?
И сон опускается на мои воспалённые глаза!
And sleep descends upon my burning eyes.
* * *
* * *
Я лежу с закрытыми глазами, хотя уже давно проснулся.
I lie with closed eyes, although I have long been awake.
Мне не хочется открыть глаза,
I do not want to open them,
потому что я чувствую сквозь закрытые веки солнечный свет:
as I can feel the sunlight through my closed eyelids;
если я открою глаза, то он будет резать их.
if I open them the glare of the sun will hurt.
Да и лучше не шевелиться…
And I had better not move either.
Вчера (кажется, это было вчера?) меня ранили;
Yesterday (was it yesterday?) I was wounded;
прошли сутки, пройдут другие, я умру.
a day has passed; more days will pass, and I shall die.
Всё равно.
Who cares.
Лучше не шевелиться.
I had better not stir.
Пусть тело будет неподвижно.
Let my body lie still.
Как было бы хорошо остановить и работу мозга!
If only I could stop my brain working, too!
Но её ничем не задержишь.
But nothing can check it.
Мысли, воспоминания теснятся в голове.
Thoughts and memories throng in my head.
Впрочем, всё это ненадолго, скоро конец.
That is not for long, though; soon the end will come.
Только в газетах останется несколько строк, что, мол, потери наши незначительны:
All that will remain will be a few lines in the newspapers saying that we had sustained few casualties
ранено столько-то; убит рядовой из вольноопределяющихся Иванов.
– so many wounded, volunteer Private Ivanov killed.
Нет, и фамилии не напишут; просто скажут: убит один.
They will not even write the name; just – one killed.
Один рядовой, как та одна собачонка…
One private, like that wretched little dog.
Целая картина ярко вспыхивает в моём воображении.
A vivid scene leaps to my mind.
Это было давно;
It was long ago;
впрочем, всё, вся моя жизнь, та жизнь,
but then my whole life, that life I had lived
когда я не лежал ещё здесь с перебитыми ногами,
before I lay here with shot up legs,
была так давно…
was so long ago. ...
Я шёл по улице, кучка народа остановила меня.
I was walking down the street, and the sight of a crowd of people made me stop.
Толпа стояла и молча глядела на что-то беленькое, окровавленное, жалобно визжавшее.
They were standing in silence, looking at a bleeding ball of white that was whimpering piteously.
Это была маленькая хорошенькая собачка;
It was a pretty little dog
вагон конно-железной дороги переехал её.
that had been run over by a horse tram.
Она умирала, вот как теперь я.
It was dying, as I am now.
Какой-то дворник растолкал толпу, взял собачку за шиворот и унёс.
A janitor pushed through the crowd, picked the dog up by the scruff of its neck and carried it away.
Толпа разошлась.
The crowd dispersed.
Унесёт ли меня кто-нибудь?
Would someone carry me away?
Нет, лежи и умирай.
No, I am – to lie here and die.
А как хороша жизнь!..
And how beautiful life is!
В тот день (когда случилось несчастье с собачкой) я был счастлив.
That day (when the accident occurred to the dog) I was happy.
Я шёл в каком-то опьянении, да и было отчего.
I walked along drunk with joy, and had good reason to be.
Вы, воспоминания, не мучьте меня, оставьте меня!
Ah, aching memories, leave me alone, do not torment me!
Былое счастье, настоящие муки… пусть бы остались одни мученья,
The joy that was, the anguish that is ... let the anguish alone remain;
пусть не мучат меня воспоминания, которые невольно заставляют сравнивать.,
it is easier to bear than memories which compel comparisons.
Ах, тоска, тоска! Ты хуже ран.
Ah, what agony! You are worse than wounds!
Однако становится жарко.
It is becoming hot, though.
Солнце жжёт.
The sun is blazing.
Я открываю глаза, вижу те же кусты, то же небо, только при дневном освещении.
I open my eyes and see the same bushes, the same sky, only now in daylight.
А вот и мой сосед.
And there is my neighbour.
Да, это – турок, труп.
It's a Turk, a corpse.
Какой огромный!
What a huge man!
Я узнаю его, это тот самый…
I know him, it's that same man. …
Передо мною лежит убитый мною человек.
Before me lies the man I have killed.
За что я его убил?
What did I kill him for?
Он лежит здесь мёртвый, окровавленный.
He lies there dead and gory.
Зачем судьба пригнала его сюда?
What fate had cast him here?
Кто он?
Who is he?
Быть может, и у него, как у меня, есть старая мать.
Perhaps he, too, like me, has an old mother.
Долго она будет по вечерам сидеть у дверей своей убогой мазанки да поглядывать на далёкий север:
How long will she sit on the doorstep of her squalid little clay hut in the evenings, looking northward
не идёт ли её ненаглядный сын, её работник и кормилец?..
to see whether her beloved son, her breadwinner and worker, is coming home?
А я? И я также…
And I? And I too. ...
Я бы даже поменялся с ним.
I would gladly change places with him.
Как он счастлив: он не слышит ничего,
How happy he must be not to hear anything,
не чувствует ни боли от ран,
not to feel the pain of his wounds,
ни смертельной тоски, ни жажды…
nor the deadly anguish, nor the thirst
Штык вошёл ему прямо в сердце…
The bayonet had pierced him to the heart.
Вот на мундире большая чёрная дыра; вокруг неё кровь.
There was a big black hole in his uniform with blood round it.
Это сделал я.
I had done that.
Я не хотел этого.
I had not meant to.
Я не хотел зла никому, когда шёл драться.
I had had no grudge against any one when I went to fight.
Мысль о том, что и мне придётся убивать людей, как-то уходила от меня.
The thought that I would have to kill anybody had not occurred to me somehow.
Я представлял себе только, как я буду подставлять свою грудь под пули.
I had merely seen myself putting my own chest out to meet the bullets.
И я пошёл и подставил.
And I had gone and done so.
Ну и что же? Глупец, глупец!
And now what? Ah, fool, fool!
А этот несчастный феллах (на нём египетский мундир) – он виноват ещё меньше.
And this poor fellah (he was wearing Egyptian uniform) – he was still less to blame.
Прежде чем их посадили, как сельдей в бочку, на пароход и повезли в Константинополь,
Until they were packed into a steamer like herrings in a barrel and shipped to Constantinople,
он и не слышал ни о России, ни о Болгарии.
he had never heard of Russia or of Bulgaria.
Ему велели идти, он и пошёл.
He had been told to go, so he had gone.
Если бы он не пошёл, его стали бы бить палками,
If he had not he would have been bastinadoed,
а то, быть может, какой-нибудь паша всадил бы в него пулю из револьвера.
or some pasha perhaps would have shot him down with a revolver.
Он шёл длинным, трудным походом от Стамбула до Рущука.
He had made the long and gruelling march from Stambul to Rustchuk.
Мы напали, он защищался.
We had attacked, he had defended himself.
Но видя, что мы, страшные люди,
But seeing what formidable men we were
не боящиеся его патентованной английской винтовки Пибоди и Мартини, всё лезем и лезем вперёд,
– men who had kept pushing on and on in face of his patented English Peabody-Martini rifle
он пришёл в ужас.
– terror had struck his heart.
Когда он хотел уйти,
And when he had wanted to retreat,
какой-то маленький человечек, которого он мог бы убить одним ударом своего чёрного кулака,
some little fellow, whom he could have killed with one blow of his dark fist,
подскочил и воткнул ему штык в сердце.
had rushed at him and plunged his bayonet into his heart.
Чем же он виноват?
Was it his fault?
И чем виноват я, хотя я и убил его? Чем я виноват?
Was it my fault, for that matter, although I did kill him?
За что меня мучает жажда? Жажда!
This thirst is terrible. Thirst!
Кто знает, что значит это слово!
Who knows what that word means!
Даже тогда, когда мы шли по Румынии,
Even when we were going through Rumania,
делая в ужасные сорокаградусные жары переходы по пятидесяти вёрст,
marching fifty versts a day under a terrific heat of over a hundred degrees,
тогда я не чувствовал того, что чувствую теперь.
I had never felt what I am feeling now.
Ах, если бы кто-нибудь пришёл!
Ah, I wish somebody would come!
Боже мой! Да у него в этой огромной фляге, наверно, есть вода!
My God! Why, he must have some water in that huge flask of his!
Но надо добраться до него.
How can I get to it, though.
Что это будет стоить!
At what cost?
Всё равно, доберусь.
But get to it I must.
Я ползу.
I begin to crawl.
Ноги волочатся, ослабевшие руки едва двигают неподвижное тело.
My legs drag, my weakened arms barely push my inert body forward.
До трупа сажени две, но для меня это больше – не больше, а хуже – десятков вёрст.
The corpse lies within fifteen feet of me, but for me this is more – not more, but worse – than fifteen miles.
Всё-таки нужно ползти.
But crawl up to it I must.
Горло горит, жжёт, как огнём.
My throat bums.
Да и умрёшь без воды скорее.
Besides, you'll only die quicker without water.
Всё-таки, может быть…
As it is, you stand some chance.
И я ползу.
And I crawl forward.
Ноги цепляются за землю,
My legs drag over the ground,
и каждое движение вызывает нестерпимую боль.
and every movement is agony.
Я кричу, кричу с воплями, а всё-таки ползу.
I scream, scream and weep with pain, but crawl on.
Наконец вот и он.
At last I reach the body.
Вот фляга… в ней есть вода – и как много!
There is the flask... it has water in it – a lot of water!
Кажется, больше полфляги.
It must be at least half full.
О! Воды мне хватит надолго… до самой смерти!
Oh, that water will last me a long time – it will last me till I die!
Ты спасаешь меня, моя жертва!..
You are saving my life, my poor victim!
Я начал отвязывать флягу, опершись на один локоть,
Leaning on one elbow, I begin to unstrap the flask,
и вдруг, потеряв равновесие, упал лицом на грудь своего спасителя.
when suddenly I lose my balance and fall face downward on my saviour's chest.
От него уже был слышен сильный трупный запах.
He is beginning to give off a strong smell of putrefaction.
* * *
* * *
Я напился.
I drink my fill.
Вода была тепла, но не испорчена, и притом её было много.
The water is tepid, but it is still drinkable and there is a lot of it.
Я проживу ещё несколько дней.
It will keep me alive a few more days.
Помнится, в «Физиологии обыденной жизни» сказано,
I remember reading in The Physiology of Everyday Life
что без пищи человек может прожить больше недели,
that a man could live without food for over a week,
лишь бы была вода.
so long as he had water.
Да, там ещё рассказана история самоубийцы, уморившего себя голодом.
It gave the story of a suicide who had killed himself by starvation.
Он жил очень долго, потому что пил.
It had taken him a long time to kill himself because he had had water to drink.
Ну, и что же?
What of it?
Если я и проживу ещё дней пять-шесть, что будет из этого?
What if I do live another five or six days?
Наши ушли, болгары разбежались.
Our men have retreated, the Bulgarians have run away.
Дороги близко нет.
There is no road near by.
Всё равно – умирать.
All the same I'll die.
Только вместо трёхдневной агонии я сделал себе недельную.
Only instead of three days' agony I have given myself a week.
Не лучше ли кончить?
Would it not be better to put an end to it?
Около моего соседа лежит его ружьё, отличное английское произведение.
Next to my neighbour lies his rifle, an excellent English fire-arm.
Стоит только протянуть руку;
I need only stretch my hand out;
потом – один миг, и конец.
then – in a flash – it will all be over.
Патроны валяются тут же, кучею.
The cartridges lie there, too, all in a heap.
Он не успел выпустить всех.
He had not had time to use them up.
Так кончать или ждать?
Well, should I get done with it, or wait?
Чего? Избавления? Смерти?
Wait for what? Rescue? Death?
Ждать, пока придут турки и начнут сдирать кожу с моих раненых ног?
Wait until the Turks come and start flaying me, stripping the skin off my wounded legs?
Лучше уж самому…
Better to put an end to it myself.
Нет, не нужно падать духом;
But I must not lose heart;
буду бороться до конца, до последних сил.
I must hold on, fight till my last ounce of strength.
Ведь если меня найдут, я спасён.
If they find me, I am saved.
Быть может, кости не тронуты; меня вылечат.
Perhaps my bones are uninjured; they will patch me up.
Я увижу родину, мать, Машу…
I'll see my country, my mother, Masha. …
Господи, не дай им узнать всю правду!
God, don't let them learn the whole truth!
Пусть думают, что я убит наповал.
Let them think I was killed on the spot.
Что будет с ними, когда они узнают, что я мучился два, три, четыре дня!
What will happen to them when they find out that I had been suffering for two, three, four days!
Голова кружится;
I feel dizzy;
моё путешествие к соседу меня совершенно измучило.
that journey to my neighbour has taken it out of me.
А тут ещё этот ужасный запах.
And that horrible smell, too.
Как он почернел…
How black he has gone ...
что будет с ним завтра или послезавтра?
what will he be like tomorrow or the day after?
И теперь я лежу здесь только потому, что нет силы оттащиться.
I am lying here only because I haven't the strength to drag myself away.
Отдохну и поползу на старое место;
I'll have a rest and crawl back to my old place;
кстати, ветер дует оттуда и будет относить от меня зловоние.
the wind, by the way, is blowing from that direction and will carry the stink away from me.
Я лежу в совершенном изнеможении.
I am lying utterly exhausted.
Солнце жжёт мне лицо и руки.
The sun is burning my face and hands.
Накрыться нечем.
I have nothing to cover myself up with.
Хоть бы ночь поскорее;
I wish it were night already;
это, кажется, будет вторая.
it will be the second, I believe.
Мысли путаются, и я забываюсь.
My thoughts wander, and I drop off.
* * *
* * *
Я спал долго, потому что, когда проснулся, была уже ночь.
I slept a long time, because when I woke up it was already night.
Всё по-прежнему:
Everything is the same:
раны болят, сосед лежит, такой же огромный и неподвижный.
my wounds hurt, my neighbour lies there as huge and still as ever.
Я не могу не думать о нём.
I can't help thinking about him.
Неужели я бросил всё милое, дорогое,
Had I given up all that I loved, all that was dear to me,
шёл сюда тысячевёрстным походом,
had I made this thousand-mile march out here,
голодал, холодал, мучился от зноя;
suffering from hunger, cold and the blazing heat,
неужели, наконец, я лежу теперь в этих муках
did I lie now here in such agony,
– только ради того, чтобы этот несчастный перестал жить?
merely for the sake of taking that poor man's life?
А ведь разве я сделал что-нибудь, полезное для военных целей, кроме этого убийства?
What useful military objective had I achieved apart from this murder?
Убийство, убийца… И кто же? Я!
Murder, murder. . . . And who? I!
Когда я затеял идти драться,
When I had decided to go and fight,
мать и Маша отговаривали меня, хотя и плакали надо мною.
my mother and Masha had not tried to dissuade me, although they had cried over me.
Ослеплённый идеею, я не видел этих слёз.
Blinded by an idea, I had not seen those tears.
Я не понимал (теперь я понял), что я делал с близкими мне существами.
I had not realized (now I do) what I had done to those I love.
Да вспоминать ли?
What's the use of looking back now!
Прошлого не воротишь.
The past is gone and done with.
А какое странное отношение к моему поступку явилось у многих знакомых!
And how queerly many of my acquaintances had regarded my behaviour!
«Ну, юродивый! Лезет, сам не зная чего!»
"The man is crazy! He doesn't know what he's letting himself in for!"
Как могли они говорить это?
How could they say that?
Как вяжутся такие слова с их представлениями о геройстве, любви к родине и прочих таких вещах?
How do such words tally with their notions of heroism, love of country and other such things?
Ведь в их глазах я представлял все эти доблести.
To them I was the embodiment of all those virtues.
И тем не менее – я «юродивый».
And yet they called me "crazy."
И вот я еду в Кишинёв;
And so I went to Kishinev;
на меня навьючивают ранец и всякие военные принадлежности.
I was loaded up with a knapsack and all kinds of military equipment.
И я иду вместе с тысячами,
And I went off with thousands of others,
из которых разве несколько наберётся, подобно мне, идущих охотно.
among whom you would hardly find more than a few odd men like me, who had volunteered.
Остальные остались бы дома, если бы им позволили.
The rest would have stayed at home if it had depended upon them.
Однако они идут так же, как и мы, «сознательные»,
Yet they go as we "intelligent ones" go,
проходят тысячи вёрст и дерутся так же, как и мы, или даже лучше.
marching thousands of miles and fighting just as well, if not better than we do.
Они исполняют свои обязанности,
They perform their duties
несмотря на то, что сейчас же бросили бы и ушли – только бы позволили.
despite the fact that they would immediately drop the whole thing and go away if they only had the chance.
Понесло резким утренним ветерком.
A keen morning wind springs up.
Кусты зашевелились, вспорхнула полусонная птичка.
The bushes begin to stir, and a sleepy bird takes wing.
Звёзды померкли.
The stars grow dim.
Тёмно-синее небо посерело, подёрнулось нежными перистыми облачками;
The dark-blue sky pales and becomes flecked with soft fleecy clouds;
серый полумрак поднимался с земли.
grey shadows rise from the earth.
Наступал третий день моего…
It is the third day of my. …
Как это назвать? Жизнь? Агония?
What can I call it? Life? Agony?
Третий… Сколько их ещё осталось?
The third. … How many more remained?
Во всяком случае, немного…
At any rate very few.
Я очень ослабел и, кажется, даже не смогу отодвинуться от трупа.
I have grown very weak, and I don't think I'll be able to move away from the corpse.
Скоро мы поравняемся с ним и не будем неприятны друг другу.
Soon we shall be on even terms and won't be objectionable to each other.
Нужно напиться.
I must have a drink.
Буду пить три раза в день:
I will drink three times a day
утром, в полдень и вечером.
– morning, noon and evening.
* * *
* * *
Солнце взошло.
The sun has risen.
Его огромный диск, весь пересечённый и разделённый чёрными ветвями кустов, красен, как кровь.
Its huge disk, criss-crossed with the black branches of the underbrush, is red, like blood.
Сегодня будет, кажется, жарко.
It is going to be hot today, I think.
Мой сосед – что станется с тобой?
What is going to happen to you, neighbour?
Ты и теперь ужасен.
God knows you are hideous enough as it is!
Да, он был ужасен.
Yes, he was hideous.
Его волосы начали выпадать.
His hair had begun to fall out.
Его кожа, чёрная от природы, побледнела и пожелтела;
His skin, which was naturally dark, had become blanched and yellow;
раздутое лицо натянуло её до того, что она лопнула за ухом.
the bloated face had drawn it so tight that it had split behind the ear.
Там копошились черви.
Worms were swarming there.
Ноги, затянутые в штиблеты, раздулись
His booted feet were swollen,
и между крючками штиблет вылезли огромные пузыри.
and huge blisters pushed out between the hooks.
И весь он раздулся горою.
His whole body had distended enormously.
Что сделает с ним солнце сегодня?
What would the sun do to him today?
Лежать так близко к нему невыносимо.
Lying so close to him was unbearable.
Я должен отползти во что бы то ни стало.
I must crawl away at all cost.
Но смогу ли я?
But could I do it?
Я ещё могу поднять руку, открыть фляжку, напиться;
I can still lift my hand to open the flask and have a drink,
но – передвинуть своё тяжёлое, неподвижное тело?
but shifting my heavy, inert body?
Всё-таки буду двигаться, хоть понемногу, хоть на полшага в час.
But I must move away, no matter how little – be it even at the rate of half a pace an hour.
Всё утро проходит у меня в этом передвижении.
I spend the whole of that morning moving away.
Боль сильная, но что мне она теперь?
The pain is bad, but what does it matter now!
Я уже не помню, не могу представить себе ощущений здорового человека.
I no longer remember, I cannot even imagine, what the sensation of a healthy man is.
Я даже будто привык к боли.
In fact I seem to have got used to the pain.
В это утро я отполз-таки сажени на две и очутился на прежнем месте.
That morning I manage, after all, to crawl away about fifteen feet, and find myself on the old spot.
Но я недолго пользовался свежим воздухом,
But I was not to enjoy the fresh air for long
если может быть свежий воздух в шести шагах от гниющего трупа.
– if you can call it fresh air within six or seven paces of a decaying corpse.
Ветер переменяется и снова наносит на меня зловоние до того сильное, что меня тошнит.
The wind has shifted round and the stench is nauseating.
Пустой желудок мучительно и судорожно сокращается; все внутренности переворачиваются.
I have a gripping pain in the pit of my empty stomach.
А зловонный, заражённый воздух так и плывёт на меня.
The fetid contaminated air keeps flowing over me in sickening waves.
Я прихожу в отчаяние и плачу…
In despair, I start crying. …
* * *
* * *
Совсем разбитый, одурманенный, я лежал почти в беспамятстве.
Utterly worn out and stupefied, I lay almost unconscious.
Вдруг… Не обман ли это расстроенного воображения?
Suddenly. … Could it be the fancy of an excited imagination?
Мне кажется, что нет.
Hardly.
Да, это – говор.
Yes, it was a sound of voices.
Конский топот, людской говор.
The tramp of horses' hoofs, human voices.
Я едва не закричал, но удержался.
I was about to cry out, but checked myself.
А что, если это турки? Что тогда?
What if they were Turks? What then?
К этим мучениям прибавятся ещё другие, более ужасные,
To these tortures would be added others more horrible,
от которых дыбом волос становится, даже когда о них читаешь в газетах.
tortures the mere reading about which in the newspapers makes one's hair stand up on end.
Сдерут кожу, поджарят раненые ноги…
They would skin me alive, roast my wounded legs.
Хорошо, если ещё только это;
I might even expect worse;
но ведь они изобретательны.
they were so diabolically ingenious.
Неужели лучше кончить жизнь в их руках, чем умереть здесь?
Were it really better to end my life in their hands than to die here?
А если это – наши?
But what if they are our own men?
О проклятые кусты!
Damn those bushes!
Зачем вы обросли вокруг меня таким густым забором?
Why have you grown all round me in such a thick wall?
Ничего я не вижу сквозь них;
I can see nothing through them;
только в одном месте будто окошко между ветвями открывает мне вид вдаль, в лощину.
only in one place a small gap between the branches allows me a glimpse of a hollow in the distance.
Там, кажется, есть ручеёк, из которого мы пили перед боем.
There is a brook there, I believe – the brook from which we drank before going into battle.
Да, вон и огромная песчаниковая плита, положенная через ручеёк как мостик.
Yes, and there is the great slab of sandstone thrown across the brook.
Они, наверно, поедут через неё.
They will probably ride over it.
Говор умолкает.
The murmur of voices ceases.
Я не могу расслышать языка, на котором они говорят:
I cannot make out what language they are speaking
у меня и слух ослабел.
– my hearing has grown weaker.
Господи! Если это наши…
God! If it's our men. …
Я закричу им; они услышат меня и от ручейка.
I'll shout to them; they will hear me at that distance, surely.
Это лучше, чем рисковать попасть в лапы башибузукам.
Better than running the risk of falling into the clutches of the bashibazouks.
Что ж они так долго не едут?
But where are they so long?
Нетерпение томит меня;
I am in an agony of suspense;
я не замечаю даже и запаха трупа, хотя он нисколько не ослабел.
I don't even smell the corpse, although the stench of it is as bad as ever.
И вдруг на переходе через ручей показываются казаки!
All of a sudden I catch sight of Cossacks at the crossing of the stream!
Синие мундиры, красные лампасы, пики.
Blue uniforms, red-striped trousers, lances.
Их целая полусотня.
Half a sotnia of them.
Впереди, на превосходной лошади, чернобородый офицер.
At the head a black-bearded officer on a magnificent horse.
Только что полусотня перебралась через ручей,
No sooner had the unit crossed the stream
он повернулся на седле всем телом назад и закричал:
than he turned back in his saddle and shouted:
– Рысью, маарш!
"Forward, at the trot!"
– Стойте, стойте, бога ради!
"Stop, for God's sake, stop!
Помогите, помогите, братцы! – кричу я;
Help, brothers, help!" I shout,
но топот дюжих коней, стук шашек и шумный казачий говор громче моего хрипенья,
but the tramp of the heavy horses, the clatter of sabres and the noisy talk of the Cossacks are louder than my hoarse cries
– и меня не слышат!
– they do not hear me!
О, проклятие!
Damnation!
Я в изнеможении падаю лицом к земле и начинаю рыдать.
Exhausted, I fall face downwards on the ground and begin to sob.
Из опрокинутой мною фляжки течёт вода,
I have upset the flask and from it flows the water
моя жизнь, моё спасенье, моя отсрочка смерти.
– my life, my salvation, my respite from death.
Но я замечаю это уже тогда, когда воды осталось не больше полстакана,
By the time I notice it there is hardly more than half a glass of water left;
а остальная ушла в жадную сухую землю.
all the rest has drained away into the dry thirsty earth.
Могу ли я припомнить то оцепенение,
What words can describe the numb stupefaction
которое овладело мною после этого ужасного случая?
that came over me after that frightful experience?
Я лежал неподвижно, с полузакрытыми глазами.
I lay motionless with half-closed eyes.
Ветер постоянно переменялся
The wind kept shifting,
и то дул на меня свежим, чистым воздухом,
now blowing fresh clean air upon me,
то снова обдавал меня вонью.
now overpowering me with putrid whiffs.
Сосед в этот день сделался страшнее всякого описания.
My neighbour that day had become hideous beyond description.
Раз, когда я открыл глаза, чтобы взглянуть на него, я ужаснулся.
Once, when I opened my eyes to glance at him, I was appalled.
Лица у него уже не было.
His face had gone.
Оно сползло с костей.
It had slid off the bones.
Страшная костяная улыбка, вечная улыбка показалась мне такой отвратительной, такой ужасной, как никогда,
The ghastly skull, fixed in the eternal grin of death, was more repulsive to me than ever before,
хотя мне случалось не раз держать черепа в руках и препарировать целые головы.
although I had often had occasion to handle skulls and anatomize whole heads.
Этот скелет в мундире с светлыми пуговицами привёл меня в содрогание.
This skeleton in uniform with shining buttons made me shudder.
«Это война, – подумал я, – вот её, изображение».
"That is war," I thought, "there is its image."
А солнце жжёт и печёт по-прежнему.
Meanwhile the blazing sun beats down relentlessly.
Руки и лицо у меня уже давно обожжены.
My hands and face are scorched.
Оставшуюся воду я выпил всю.
I have finished the rest of the water.
Жажда мучила так сильно,
I was suffering so keenly from thirst
что, решившись выпить маленький глоток, я залпом проглотил всё.
that I had swallowed it all in a gulp, although I had decided to take only a sip.
Ах, зачем я не закричал казакам, когда они были так близко от меня!
Ah, why hadn't I shouted to the Cossacks when they were so close to me!
Если бы даже это были и турки, всё-таки лучше.
Even if they had been the Turks it would still be better than this.
Ну, мучили бы час, два,
At most they would have tortured me for an hour, or perhaps two hours;
а тут я и не знаю ещё, сколько времени придётся валяться здесь и страдать.
as it is I don't know how long I will have to lie here in this agony.
Мать моя, дорогая моя!
Oh, Mother, darling!
Вырвешь ты свои седые косы, ударишься головою об стену,
Tear your grey hair, beat your head against the wall,
проклянёшь тот день, когда родила меня,
curse the day you gave birth to me,
весь мир проклянёшь, что выдумал на страдание людям войну!
curse the world for having invented the scourge of war!
Но вы с Машей, должно быть, и не услышите о моих муках.
But you and Masha will probably never hear of the tortures I am undergoing.
Прощай, мать, прощай, моя невеста, моя любовь!
Farewell, Mother, farewell, my sweetheart, my love!
Ах, как тяжко, горько!
Oh, the anguish, the pain!
Под сердце подходит что-то…
My heart cries out.
Опять эта беленькая собачка!
Again that white little dog!
Дворник не пожалел её,
The janitor had had no pity for it;
стукнул головою об стену и бросил в яму, куда бросают сор и льют помои.
he had knocked its head against a wall and flung it into the dust hole.
Но она была жива.
But it was still alive.
И мучилась ещё целый день.
It had suffered the whole day.
А я несчастнее её, потому что мучаюсь целые три дня.
But I am still more wretched, because I have been suffering for three whole days.
Завтра – четвёртый, потом пятый, шестой…
Tomorrow will be the fourth, after that the fifth, then the sixth. …
Смерть, где ты? Иди, иди! Возьми меня!
Death, where are you? Come, come and take me!
Но смерть не приходит и не берёт меня.
But death does not come and does not take me.
И я лежу под этим страшным солнцем,
And I lie under that terrible sun
и нет у меня глотка воды, чтоб освежить воспалённое горло,
with not a drop of water to cool my burning throat,
и труп заражает меня.
while the corpse poisons the air around me.
Он совсем расплылся.
It has decomposed completely.
Мириады червей падают из него. Как они копошатся!
Masses of swarming worms drop from it.
Когда он будет съеден и от него останутся одни кости и мундир, тогда – моя очередь.
When he is consumed and only his bones and uniform remain, it will be my turn.
И я буду таким же.
And I will be just like that.
Проходит день, проходит ночь.
The day passes, then the night.
Всё то же. Наступает утро.
No change. Then comes morning.
Всё то же. Проходит ещё день…
No change. Another day passes. …
Кусты шевелятся и шелестят, точно тихо разговаривают.
The bushes stir and rustle, as if holding a whispered conversation.
«Вот ты умрёшь, умрёшь, умрёшь!» – шепчут они.
"You will die, sure, sure, sure!" they murmur.
«Не увидишь, не увидишь, не увидишь!» – отвечают кусты с другой стороны.
"You'll not see, see, see!" answer the bushes from the other side.
– Да тут их и не увидишь! – громко раздаётся около меня.
"You can't see them here!" a loud voice sounds close by.
Я вздрагиваю и разом прихожу в себя.
With a start I come to myself in an instant.
Из кустов глядят на меня добрые голубые глаза Яковлева, нашего ефрейтора.
The kindly blue eyes of Yakovlev, our lance-corporal, gaze upon me out of the bushes.
– Лопаты! – кричит он.
"Spades!" he shouts.
– Тут ещё двое, наш да ихний.
"There are two more here-one of ours and one of theirs."
«Не надо лопат, не надо зарывать меня, я жив!» – хочу я закричать,
"Don't bring spades, don't bury me, I'm alive!" I want to shout,
но только слабый стон выходит из запёкшихся губ.
but only a faint moan escapes my parched lips.
– Господи! Да никак он жив?
"Good heavens! I think he's alive!
Барин Иванов!
Mr. Ivanov, d'you hear me, sir?
Ребята! Вали сюда, наш барин жив!
Boys! Come over here, quick, the gentleman is alive!
Да доктора зови!
Call the surgeon!"
* * *
* * *
Через полминуты мне льют в рот воду, водку и ещё что-то.
Half a minute later water, vodka and some other drink were being poured down my throat.
Потом всё исчезает.
Then everything disappeared.
Мерно качаясь, двигаются носилки.
The stretcher moves forward with a measured swing.
Это мерное движение убаюкивает меня.
The rhythmic movement lulls me.
Я то проснусь, то снова забудусь.
I come to myself and doze off again.
Перевязанные раны не болят;
My dressed wounds do not hurt me;
какое-то невыразимо отрадное чувство разлито во всём теле…
a delightful languor flows through my body.
– Сто-о-ой! O-опуска-а-й!
"Ha-a-alt! Lower stretchers!
Санитары, четвёртая смена, марш! За носилки! Берись, поды-ма-ай!
Relieving squad, fall in! Stretchers, up! Forward!"
Это командует Пётр Иваныч, наш лазаретный офицер,
These commands are being issued by Pyotr Ivanovich, our medical officer,
высокий, худой и очень добрый человек.
a tall, thin, very kind-hearted man.
Он так высок, что, обернув глаза в его сторону,
He is so tall that by turning my eyes in his direction
я постоянно вижу его голову с редкой длинной бородой и плечи,
I can always see his head with its long straggly beard and his shoulders
хотя носилки несут на плечах четыре рослые солдата.
towering above the heads of the four tall soldiers who are carrying the stretcher on their shoulders.
– Пётр Иваныч! – шепчу я.
"Pyotr Ivanovich!" I whisper.
– Что, голубчик?
"What is it, my dear boy?"
Пётр Иваныч наклоняется надо мною.
he asks, bending over me.
– Пётр Иваныч, что вам сказал доктор? Скоро я умру?
"What did the doctor tell you, Pyotr Ivanovich? Will I die soon?"
– Что вы, Иванов, полноте! Не умрёте вы.
"Die – who ever told you that! You're not going to die.
Ведь у вас все кости целы. Этакий счастливец!
All your bones are whole. You're a lucky fellow!
Ни кости, ни артерии.
No bones or arteries affected.
– Да как вы выжили эти четыре с половиною суток?
I can't understand how you managed to survive these three and a half days.
Что вы ели?
What did you eat?"
– Ничего.
"Nothing."
– А пили?
"And drink?"
– У турка взял флягу.
"I took the flask from the Turk.
Пётр Иваныч, я не могу говорить теперь. После.
I can't talk now, Pyotr Ivanovich. I'll tell you later."
– Ну, господь с вами, голубчик, спите себе.
"Why, of course, my dear chap. Go to sleep."
Снова сон, забытьё…
Sleep again, oblivion. …
* * *
* * *
Я очнулся в дивизионном лазарете.
I come to myself in the divisional hospital.
Надо мною стоят доктора, сёстры милосердия,
Doctors and nurses are standing over me,
и, кроме них, я вижу ещё знакомое лицо знаменитого петербургского профессора,
and among them I see the familiar face of an eminent St. Petersburg professor;
наклонившегося над моими ногами.
he is bending over my legs.
Его руки в крови.
His hands are bloody.
Он возится у моих ног недолго и обращается ко мне:
He is not long at it. Then he turns to me, saying:
– Ну, счастлив ваш бог, молодой человек!
"Well, you can thank your lucky stars, young man!
Живы будете.
You're going to live.
Одну ножку-то мы от вас взяли; ну, да ведь это пустяки.
We've taken away one of your legs, though; but that's nothing.
Можете вы говорить?
Are you able to speak?"
Я могу говорить и рассказываю им всё, что здесь написано.
I was, and I told them everything I have described here.
1877
1877